Автор бестселлера «Радзіва Прудок» Андрей Горват выпустил новую, третью по счету книгу «Дом». Она посвящена Наровлянскому дворцу, и жизнь автора-героя в ней переплетается с судьбой предков. Издание в твердой обложке, на хорошей бумаге, наполненное редкими фотоснимками, впечатляет даже визуально, и это заслуга самого писателя, который собственноручно делал верстку и дизайн. Однако это не единственная и не самая главная сильная сторона этой книги. Объясняем, почему «Дом» стоит прочитать беларусам — как тем, кто находится дома, так и тем, кто свой дом потерял.
О Андрее Горвате беларусы узнали с десяток лет назад. Тогда еще журналист и одновременно дворник в Купаловском театре, он переехал из Минска в дедову хату в деревню Прудок и стал писать в своих социальных сетях о местной жизни. Посты были очень популярными, а позже превратились в «Радзіва Прудок». Книга стала сенсацией 2016 года, получила литературные премии «Дебют» и «Золотая литера», выдержала несколько переизданий. На ее основе был даже поставлен одноименный спектакль, который с аншлагами шел на малой сцене Купаловского, а потом получил вторую жизнь в формате «Купаловцев» (после 2020 года все трое исполнителей в конце концов оказались по ту сторону границы).
В 2018 году Горват издал вторую книгу под названием «Премьера» — своеобразное продолжение предыдущей, она не имела аналогичного резонанса. А потом, выдержав паузу, появился в ноябре 2020-го в публичном пространстве как совладелец приобретенного на аукционе дворца Горваттов в Наровле. На тот момент памятник архитектуры представлял собой почти руины без крыши, жить которым оставалось недолго, но за минувшие годы новые владельцы с помощью волонтеров сделали очень много для его восстановления.
В интервью Андрей рассказывал о семейной легенде, что его прадед — незаконнорожденный сын наровлянского пана. Но, по словам писателя, она оказалась неправдивой: он исследовал исторические документы и выяснил, что первого Горватта, Яна (фамилия имеет значение «хорват») в Беларусь привез в XVII веке Богуслав Радзивилл, чтобы научить свое придворное войско европейской тактике. Одна из ветвей его потомков стала богатой полесской шляхтой — тем Горваттам и принадлежал дворец. А вот предки Андрея, скорее всего, происходили из другой ветви и стали простыми крестьянами. Десять поколений их рождались, жили и умирали в Прудке. Возможно, что прадед писателя и последний хозяин наровлянского дворца были тринадцатиродными братьями, отмечал Андрей. Но отсутствие прямого родства с Горваттами-шляхтой не помешало ему почувствовать глубокое родство со старинным дворцом своих тезок на берегу Припяти.
Взявшись за написание «Дома», автор прошел между Сциллой и Харибдой, избежав двух соблазнов. Он мог создать научное исследование или изложить собственные воспоминания о сложном периоде приобретения и начала восстановления дворца. Эти ракурсы, ценные для исследователей, все же вряд ли стали бы для Горвата прорывными как для автора. Но, парадоксальным образом, у него получилось взять у этих подходов отдельные элементы и создать новый — собственный.
«Любоў да горада нагадвае каханне да жанчыны», — писал в «Таямніцах полацкай гісторыі» Владимир Орлов. У Горвата это — «любоў да палаца». Автор «Дома» начинает и заканчивает свой рассказ реалиями Вильнюса, где живет теперь, закольцовывая таким образом не завершенный жизнью сюжет и обрывая историю взаимного счастья. А между — рассказывает нам хронику одной большой любви.
К объекту своей давней «страсти» главный герой подходит осторожно и спокойно. Приобретя дворец, он как бы пробует его на зуб, все это время еще существуя отдельно от его прошлых жителей.
«Я пачаў сачыць за Эдвардам Горватам у 2006 годзе, калі ўпершыню прыехаў у Нароўлю. І найперш мяне цікавіла, як ён выглядаў. Мне трэба было неяк уявіць апошняга гаспадара палаца. Але доўгі час не траплялася ні апісання яго знешнасці, ні партрэта. Цэлых дзесяць год Эдвард не меў росту і вагі. Ён то ціхенька краўся па калідоры, то кожным важкім крокам страсаў пыл са сцен. У яго былі вусы і не было вусоў. Ён быў маім любімым героем без твару. Ці, калі быць больш дакладным, Эдвард ніколі не меў пастаяннай знешнасці і кожны раз набываў рысы чалавека, які мне падабаўся. І, як гэта часта здараецца, адзіны фотаздымак з ім я ўбачыў выпадкова, калі ўжо страціў надзею знайсці. На ім Эдвард разам са сваёй дачкой Аляксандрай і яе мужам Станіславам Ваньковічам у дзень іх шлюбу ў 1916 годзе. Эдварду Горвату на гэтым здымку пяцьдзясят гадоў. Затым адзін за адным да мяне сталі прыходзіць мемуарысты і прыносіць дэталі да яго партрэта, з якіх я і збіраў яго вобраз. Умомант Эдвард стаў высокім, на яго твары з’явіўся яркі румянец, а потым і кароткі нос, а сам твар набыў выраз бесклапотнага пазітывіста. Вымалёўваўся партрэт чалавека з тэмпераментам і гумарам, які любіў жыццё, балі, размовы і „мужчынска-жаночыя справы“ (пазней — ужо толькі ўспаміны пра іх). Чалавека, які ўсім вельмі падабаўся, вялікага арыгінала, поўнага нечаканых ідэй».
Сперва, пока те портреты не заговорили, читатель путается в биографиях наровлянских Горваттов: они для него еще чужие лица из учебников истории. Андрей начинает обходить территорию, зовет на работу волонтеров. Начинается его сближение с дворцом.
«У нейкі момант раптам стала ціха. Дом імгненна замёр. Змоўклі птушкі, у руках валанцёраў застылі рыдлёўкі. Раз. Два. Тры. Чатыры. Пяць. Роўна праз пяць секунд цішыню панскага дома парушыў пранізлівы жаночы крык — у Эварда і Ядвігі нарадзіўся першынец Даніэль, названы так у гонар свайго прадзеда. На дварэ быў 1892 год».
И так незаметно, постепенно, автор-герой прорастает в наровлянскую землю и становится там своим.
«Сёння, калі я пішу гэта, Прыпяць па-ранейшаму ляніва плыве ў Дняпро, па-ранейшаму з прырэчных лугоў чуваць канцэрт дзеркачоў, па-ранейшаму з паўзмроку вечаровай зары ў шумам увальваюцца ў чарот гурты дзікіх качак». О каком времени это описание? Да какая разница, словно говорит своей книгой Горват. Припять — как любая большая беларусская река — вечна, как вечны беларусы в разных временах и обличьях на ее берегах.
Дворец действительно пока (учитывая его состояние) больше существует не столько в современности, сколько в прошлом. Поэтому автор смешивает временные пространства и рифмует их между собой. Его, Андрея, впечатления от приездов во дворец переплетаются с впечатлениями прежних путешественников и гостей.
«На памосце Мечыслава чакаў стражнік, „убраны па познаньскай модзе, у шэра-зялёным мундзіры з зялёнымі лацканамі і зялёным капелюшы, упрыгожаным цецеруковым веерам“. Ён паведаміў, што пан гаспадар дома і чакае яго.
Ні памоста, ні прыстані, ні стражніка. На беразе былі толькі два рыбакі, убраныя па сваёй модзе, якая не мянялася апошнюю сотню гадоў, таму цяжка было сказаць, з якога яны часу. Для нараўлянскіх рыбакоў час рухаўся з той жа хуткасцю, што і вада ў Прыпяці, і не падпарадкоўваўся календарам і гадзіннікам.
Я вярнуўся да „Бриза“ і пакаціў ровар у бок дома.
Экіпаж Мечыслава тым часам зрабіў паўкола па парку і спыніўся перад палацам. На сходах яго сустрэў сам гаспадар. <…>.
Калі я дабраўся да палаца, на ганку нікога не было, а бетонныя прыступкі паспелі зарасці травой. Мечыслаў ужо пераапрануўся і стаў апісваць унікальны від з вокнаў свайго пакоя на бяскрайнія лугі і раку, як яе „блакітная стужка злівалася на гарызонце з зелянінай лугоў і небам“. Бла-бла-бла. Пра прыроду пішуць усе мемуарысты».
В этих рифмах нет пафоса. Нет и сожаления по разбросанным по свету и потонувшим в Припяти сокровищам (автор пишет, что после революции хозяева наняли баржу, которая в одном из путешествий во время бури «наляцела на пень і патанула, нараўлянскія скарбы ніхто больш не бачыў»). Нет сожаления и по руинам, в которых был Наровлянский дворец до своей покупки. По бесхозяйственности тех, что не продали его раньше, когда крыша еще стояла. Зато есть много иронии и светлой, хоть и горькой грусти по тому оазису изысканной культуры на Полесье, которым предстают со страниц «Дома» здание и его обитатели.
Постепенно путаница между теми, прежними, Горваттами уступает место «родству» — для читателей они становятся близкими и дорогими людьми. И не только они. Как полноправный хозяин, Андрей в русле присущего ему магического реализма спорит с предками, перевоплощается в них, становится частью дома и самим домом.
«Але паспрабуем адшукаць Эдварда і Мечыслава.
Я падняўся на другі паверх і расчыніў дзверы ў сталовую. Раздзеленая ў савецкі час на два пакоі, яна была пустой. Тым часам голас Эдварда даносіўся ўжо знізу:
— У тых дзвюх залах знаходзіцца нараўлянскі музей.
Але музей займаў толькі адзін пакой. У якой паралельнай рэальнасці вы? Не знайсці мне вас».
История шляхетского рода становится его собственной. Именно поэтому война, которая принуждает хозяев уехать из родных мест (здесь это Первая мировая и последующие времена большевистского террора и репрессий), становится настоящей драмой и для читателя. А трагическую — простите за спойлер — смерть некоторых героев вдали от родины осознавать так тяжело, словно сам связан с этими людьми.
В «Доме» Горват «перезапустился» и повзрослел. Эта эволюция видна не столько внешне, сколько внутренне: автор, который до этого жил своей жизнью, теперь берет ответственность за дворец, словно за родного человека. Но и это не все.
Мастер оттенков и передачи атмосферы, Горват как автор до этого был особенно силен, когда несовпадение в окружающем мире контрастировало с его внутренним. Особенно это было видно в «Радзіва Прудок», где его герой был еще одним «сеном на асфальте»: театр и большой город никогда не были для Горвата даже наполовину своими, там он чувствовал себя чужим. Недаром побег оттуда сделал Андрея — а вместе с ним и читателей «Радзіва» — счастливыми. И в этом крылся один из секретов успеха книги. В «Премьере» такого не чувствовалось — не было контраста и новизны, потому что автор ходил знакомыми, привычными «тропинками», не раскрывая заново своих героев.
А вот в «Доме» несовпадение внешнего и внутреннего исчезает, пусть даже это внешнее пока больше связано с прошлым, чем с современностью или будущим. Из Прудка транзитом через «Премьеру» мечта автора о счастье переехала на постоянное место жительства в Наровлю. Именно там, на фоне общего лихолетья («За Нароўляй нічога няма. Мае госці заўсёды прыязджалі ніадкуль і з’язджалі нікуды») Андрей нашел себя.
В окружении прежних Горваттов автору комфортно и легко, своей личностью он — пусть на примере одного рода — соединяет разорванные временем поколения. Зарифмовав свою жизнь с судьбой этого шляхетского рода, Андрей в итоге также вынужденно покидает родину. Это предначертание? Кто запустил этот процесс — Горват, вступив в этот заколдованный круг, или жизнь, которая его туда затянула? Пожалуй, уже никто не ответит.
Те, прошлые Горватты так и не вернулись в Наровлю, найдя покой в чужой земле. От того, вернется ли на родину Андрей, зависит, будет ли разорван круг и будет ли заново соткана эта нить, не придется ли через десятилетия следующему Горвату снова искать голоса своих предков — в пустых комнатах, но, по крайней мере, под крышей, которую заботливо положили новые хозяева дворца, на много лет продлив его жизнь. Впрочем, как ни сложится судьба, главный герой — позволим себе еще один небольшой спойлер — обещает, что хоть тенью, но вернется во дворец. Домой.
Читайте также
